«Последний герой» Виктор Цой

• Виктору Цою исполнилось бы 60 лет

– Джоанна, о чём будет книга?

– Есть много воспоминаний о Викторе Цое, и везде он разный. Я хочу, чтобы люди увидели того Цоя, которого знала я. Очень хороший, добрый, иногда смешной – настоящий человек! Я надеюсь, что из моей книги читатели узнают что-то новое о лидере группы «Кино».

Во всём мире любят Цоя, его тексты, музыку, его энергию, которая и сейчас доносится из записей. Чувствуют его тепло. Люди хотят узнать побольше о том, каким он был. В книге будет много фотографий, неизвестных до сих пор историй. Этот человек будет жить всегда, и не надо объяснять, почему. Это просто чувствуешь.

Пока я могу рассказывать людям что-то новое про Цоя, про его феномен, про его легенду, я буду это делать.

– Кем был для вас Цой?

– Рядом с Виктором можно было чувствовать себя уютно, ощущать, что ты в безопасности. Быть самим собой. Я не смогла жить с Юрием Каспаряном (Гитарист группы «Кино», первый муж Джоанны Стингрей. – τ.), когда Виктор Цой погиб.

«Юрий Каспарян был моей любовью как мужчина, как муж. А Виктор Цой был самым близким другом».Фото: личный архив Джоанны Стингрей

– Почему?

– Для меня всегда важно, когда рядом со мной два человека. Получается своего рода трио, когда смотришь кино или идёшь на вечеринку. У меня это так работает. Юрий Каспарян был моей любовью как мужчина, как муж. А Виктор Цой был самым близким другом. Мы почти всё время были вместе и с Юрием, и с Виктором. А когда Цой умер, я почувствовала: что-то идёт не так. Мы с Юрием любили друг друга, но с Виктором понимали друг друга гораздо лучше.

«Когда Цой погиб, наш мир с Каспаряном рухнул, мой мир рухнул. И без Виктора нашу с Юрием свадьбу как будто отменили».

– Если вернуться к вашей книге, почему такое название – «Последний герой»? Что закончилось с уходом Виктора?

– Название книги предложило издательство АСТ, я согласилась. Но Виктор Цой действительно последний герой. Он погиб молодым, на пике популярности, как Джим Моррисон, как Брюс Ли. Такого, как Виктор, в России сейчас нет. Но если слушать его музыку, его стихи, можно понять, что он чувствовал себя последним героем, когда был жив. Я надеюсь, что больше последних героев не будет. Потому что последний герой – это тот, кто умирает молодым. Об этом Виктор тоже пел. Я знаю, что он был и есть последний герой, я это чувствую.

С одной стороны, Виктор был великим поэтом, который писал очень важные стихи, тексты песен. Но в то же время Цой был простым парнем. И люди чувствовали это и говорили: «Он – такой же, как я!». Ни Борис Гребенщиков, ни Сергей Курёхин не были простыми. А Виктор Цой – вот он, стоит рядом с нами! Он один из нас, и в то же время он пишет классную музыку и замечательные стихи.

– Вы вспомнили Бориса Гребенщикова. В своей книге «Стингрей в Стране Чудес» вы пишете, что БГ был номером первым для вас в русском роке. А потом появился Виктор Цой. БГ остался номером один? А Цой не стал номером два?

– Мне 61 год. Я часто пересматриваю фото и видео тех лет и понимаю, что самыми важными не только в рок-музыке, но и в моей жизни были и остаются три человека. Это Борис Гребенщиков, Сергей Курёхин и Виктор Цой. Три разных человека, но Джоанна сейчас во многом состоит из них. Трудно сказать, кто был номером первым. Они дополняли друг друга в моей жизни. Конечно, без встречи с Борисом Гребенщиковым не было бы в моей жизни русской рок-музыки.

1993 год. Клип Джоанны Стингрей и Бориса Гребенщикова на песню Come together. Источник: Garrry Crystal/YouTube

Мне было 23 года, я была не тупой, но очень наивной американской девушкой, которая жила в Калифорнии и не сталкивалась ни с какими трудностями. Я была как чистый лист. Наше общение с БГ было очень духовным, я чувствовала его энергию. Он помог мне понять, что такое жизнь, кто я в этой жизни и зачем пришла в этот мир.

«Я поняла, что такое свобода. Раньше я думала, что она зависит от того, в какой стране ты живёшь и какие законы в государстве существуют».

Мне казалось, что США – это свобода, а Советский Союз нет. Общаясь с Борисом Гребенщиковым и Сергеем Курёхиным, я поняла, что свобода внутри. Нельзя говорить о свободе, если твоя душа не свободна.

Этой свободы у меня не было. А у русских, тех, кто жил за «железным занавесом»... У них были коммунизм, КГБ, но в то же время они были свободны духом. Свободу, которая есть у меня, дали мне русские, я очень благодарна России за это.

– В 1962 году ваш отец снял пропагандистский фильм «Правда о коммунизме». Заказчиком этого кино было ЦРУ, а Рональд Рейган читал закадровый текст. Что вы ожидали увидеть, когда поехали первый раз в Советский Союз?

– Я была маленькая и плохо понимала, что делал мой отец. Но он всегда говорил мне: «Никогда нельзя ехать за “железный занавес”. Коммунизм – это страшно! У людей, которые живут при коммунизме, нет счастья, нет свободы, нет в жизни ничего!» Фильм, который сделал мой папа, показывали во многих школах, даже в той, где училась я.

В 1984 году, когда я приехала в первый раз в СССР, почти все американцы боялись эту страну и думали, что ничего хорошего там нет. И это был хороший шок, когда я встретила Бориса Гребенщикова, Севу Гаккеля, Сергея Курёхина. Одна жизнь, довольно мрачная, была на улице.

«Но если закрыть дверь, то начиналась совсем другая, очень похожая на американскую».

Играла музыка, люди разговаривали, смеялись. Я была очень удивлена, что мы и русские очень похожи.

Позже я стала понимать, что надо ехать и смотреть самой, своими глазами, как живут люди в той или иной стране. Мой папа уже в 1993 году приехал в Россию, и он изменил о ней мнение.

– Вам приходилось сталкиваться с КГБ? Это действительно было страшно?

– Я очень боялась КГБ. Россия (Имеется в виду СССР. – τ.) стала моей кровью, для меня было очень важно каждый месяц приезжать сюда. Но нужна была советская виза, которую КГБ мог не дать, запретить въезд. А это буквально означало конец моей жизни. Когда Борис Гребенщиков сказал мне, что КГБ мной интересовался, я очень испугалась. Но мне нечего было скрывать, я всегда хотела, чтобы наши люди знали друг друга лучше, – Америка и Россия.

«И я была очень удивлена, что КГБ боится меня, обычную американку, которая любит музыку и хочет мира между двумя странами».

Но и сотрудники FBR, с которыми я встречалась, были очень похожи на своих коллег из КГБ. Чувствовалось, что это одна школа. Как они разговаривают, как задают вопросы. И в FBR, и в КГБ думали, что я шпионка. Они могли бы спросить меня прямо, зачем я приезжаю в СССР, но вместо этого ходили вокруг да около, задавали разные вопросы. Как будто бы сотрудники КГБ и FBR закончили один колледж!

– Что такое русский рок с точки зрения американки, которая любит музыку? Рок-н-ролл жив?

– Были периоды, когда рок-музыка была символом эпохи. В США это было в 60-х годах, в России это было в 80-х. Сейчас такого уже не будет. Это просто случилось в конкретное время в конкретном месте. Недавно я видела документальный фильм о том, как жили рок-музыканты в Лос-Анджелесе в 1960-х. Это было очень похоже на тусовку рок-музыкантов в Ленинграде, которую я хорошо помню. Им было всë равно, что за концерты не платят денег, что нельзя сделать хорошую запись в студии, собрать большой зал или поехать на гастроли. Они просто жили музыкой и ради музыки. Это был самый настоящий рок-н-ролл.

Русский рок – это ленинградский рок-клуб в 80-х годах, это история. Это будет жить в памяти, как американский рок-н-ролл в 60-х.

– Песни Цоя – это протест? И если да, то против чего?

– Рок-н-ролл – это честность, это правда, это чувства. Вот что самое важное. В молодости мы все ищем смысл жизни и отвечаем на вопрос: что значу я в этой жизни?

«Цой говорил мне, что его песни про войну, которая внутри каждого из нас».

Виктор считал, что душа человека заключена в клетку. Он хотел с помощью своей музыки разломать её, выпустить душу на волю. Рок-музыка – это про реальную жизнь. Про борьбу с самим собой за свободу.

– Песня «Перемен!» Виктора Цоя звучит, что называется, из каждого утюга. Многие считают, что она именно про их борьбу, и говорят: «Если бы Цой был жив, он был бы с нами». Были ли у Виктора какие-то политические взгляды?

– Виктор говорил мне, что не писал «Перемен!» как песню протеста. Перемены должны быть внутри тебя. Но, я думаю, если эта песня помогает людям протестовать и побеждать, то Цой был бы рад. Не тому, что люди вышли на протест, а тому, что люди поняли, что им действительно нужно.

«Виктор хотел мира и гармонии, трудно представить его на баррикадах или митинге протеста».Фото: предоставлено издательством АСТ

Виктор Цой любил спокойную, тихую жизнь без проблем. Он был очень вежливым и воспитанным человеком с хорошими манерами. Он никогда не сквернословил и не отпускал скабрезных шуток, говорил, что людей надо уважать. У меня есть видео с репетиции «Кино», когда Сергей Бугаев (Африка) прыгал на сцене и сломал декорации. После репетиции все ушли на улицу, и только Виктор остался и попытался починить то, что тот сломал. В этом был весь он!

Он всё время думал о других людях. Даже о том, не мешает ли соседям громкая музыка, которая играет в его квартире. Виктор хотел мира и гармонии. Мне трудно представить его на баррикадах или митинге протеста. Когда мог, он уезжал на природу, к морю, в горы, к реке, в лес.

– Как вы познакомились с Виктором?

– В марте 1985 года я в четвёртый раз прилетела в СССР. Борис Гребенщиков повёл меня в ленинградский рок-клуб, там был рок-фестиваль. До этого я бывала только на домашних концертах Бориса.

Я впервые услышала «Кино», мне понравились и музыка, и энергетика песни. Слов я тогда не понимала, но подпевала вместе со всеми: «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра!»

Песни Виктора рождали в голове образы, и я уже понимала, когда мы хором пели «Троллейбус, который идёт на Восток», о чём это. Фантастика! Я чувствовала песню, не понимая языка и не зная слов!

После была тусовка на квартире, где мы познакомились с Юрием Каспаряном. А Виктор сидел рядом и переводил.

«Юрий вообще не говорил по-английски, а Виктор говорил плохо. Но всё равно было понятно».

Мы с Виктором подружились очень быстро.

– Как вы узнали о гибели Виктора Цоя и когда вы виделись с ним в последний раз?

– В последний раз я видела Виктора 24 июня 1990 года. Был большой концерт в Лужниках, я там играла. И, конечно, там была группа «Кино». Виктор попросил меня остаться, но я сказала, что завтра у меня самолёт в Америку, и я очень устала. Виктор снова попросил: «Джо! Оставайся, это будет хороший концерт!» И слава богу, что я осталась и увидела Виктора на сцене в последний раз.

После концерта мы немного посидели, и я уехала. Мне было грустно. Виктор понимал, что я в Америке одинока, и вся моя жизнь в России. Он сказал, что летом будет в Риге с женой Наташей, оставил мне телефон её мамы, чтобы найти его, если что-то срочное и важное. Он сказал мне: «Встретимся осенью!» И я уехала.

Когда Виктор погиб, я была в Лос-Анджелесе, спала. Ночь, большая разница во времени с Ленинградом. Сквозь сон я слышала настойчивый звук телефона. Какой-то мужчина сказал в трубку, что у него есть для меня телекс из России от мужа Юрия.

«Он читал: “Мне очень жаль, детка! Виктор погиб, трагически погиб в автокатастрофе!”»

А потом я ничего не помню. Думаю, есть что-то в нашем мозгу, что выключает тебя, если слишком больно. Но друзья потом рассказывали мне, что я звонила кому-то и кричала: «Виктор умер, Виктор умер!»

У меня есть фотография на Богословском кладбище в Ленинграде. Я понимаю, что это был сороковой день со дня гибели Виктора, но не помню, как там оказалась. Не помню, как летела в самолёте, вообще ничего не помню. Несколько тысяч людей стояли молча, никто ни слова не сказал. Было тихо. Шёл небольшой дождь. Место было очень зелёным, много деревьев. И я подумала, что Виктору понравится здесь, это красивое место. Тихое место для нашего героя.

19 августа 1990 года. Прощание с Виктором Цоем на Богословском кладбище в Ленинграде.Фото: предоставлено издательством АСТ

Тихо может быть страшно и плохо, но тишина над могилой Цоя была умиротворяющей. Конечно, мне было грустно, я плакала, но в то же время мне было спокойно.

Слышала фразу, что человек умирает только тогда, когда перестают произносить его имя. Каждый раз, когда я слышу музыку группы «Кино», я понимаю, что Виктор жив и будет жить всегда в сердцах людей.